1 июня 1885 года в маленький приход в деревушке Ренн-ле-Шато приехал новый священник, 33-летний Беранже Соньер. Это был красивый, крепкого сложения мужчина, энергичный и очень неглупый. Казалось, ему уготована блестящая карьера — в семинарии он считался одним из первых.
Однокашники прочили Соньеру место где-нибудь в Париже или, на худой конец, Марселе. Однако молодой кюре настоял на приходе в маленькой, забытой Богом деревушке, затерянной у подножия Восточных Пиренеев с населением всего-то 200 человек, в сорока километрах от ближайшего города — Каркассона. На пирушке, устроенной молодыми людьми по случаю выхода из стен семинарии, Соньер так объяснил свою добровольную ссылку: «Хочется отдохнуть от суеты, удалившись в приход скромный и нравственно здоровый. К тому же я вырос в соседней деревне. Ренн-ле-Шато для меня — второй дом».
Церковь Святой Марии Магдалины, вверенная заботам новоиспечённого священника, от времени и непогоды превратилась в руины; крыша протекала, да так, что потоки дождевой воды обрушивались прямо на совершающего службу кюре и прихожан. Дом священника совсем развалился, и потому Соньер был вынужден поселиться у одной из своих прихожанок, Александрины Марро.
В ту пору жалованье священнослужителям платило государство. Случилось так, что Соньер однажды во время какой-то избирательный кампании произнёс проповедь, которую власти сочли вольнодумной, за что внесли его в «чёрный список» и лишили денежного содержания. Теперь он стал не просто бедным, а нищим в прямом смысле этого слова. Беспросветная нужда вынудила кюре отказаться от услуг госпожи Марро и с грехом пополам устроиться в полуразрушенном домике у церкви.
Он влез в долги и с трудом добывал себе пропитание, охотясь и ловя рыбу. Однако прошло время, и Беранже Соньер неизвестно на какие деньги нанял служанку — работницу шляпной мастерской по имени Мари Денарно, которая верно служила ему до последнего вздоха. Все последующие годы эти двое, столь разные по характеру и образованию, были связаны какой-то неведомой загадочной силой, которая сделала их верными союзниками. И даже когда Беранже Соньер уже добился потрясающего успеха и жил в роскоши, он даже не подумал расстаться с Мари. А она, в свою очередь, на склоне лет, измученная болезнями и одиночеством, не поддалась ни на какие уговоры и щедрые посулы и не раскрыла тайну, которой владели только Соньер и она.
Кюре стойко переносил лишения, но, к счастью, некий аббат Понс завещал приходу Ренн-ле-Шато 600 франков. В 1888 году благодаря этому скромному пожертвованию Соньер смог начать в храме самые необходимые ремонтные работы. Немного позже он обратился в муниципалитет с просьбой выделить средства на реставрацию церкви. Деньги в сумме 1400 франков ему дали, но в долг, и кюре абсолютно не знал, когда и каким образом он сумеет погасить задолженность.
В конце 1891 года был начат ремонт центрального алтаря, который покоился на двух очень древних столбах, оставшихся, предположительно, ещё со времён владычества вестготов и украшенных тонкой резьбой в виде крестов и загадочных букв. С помощью рабочих с алтаря была снята плита, и тут реставраторов ждал сюрприз: один из столбов оказался полым.
Соньер сунул руку в сероватую труху, которая заполняла столб, и извлёк на свет четыре деревянные трубки, залепленные с двух концов воском. На воске виднелись оттиски каких-то странных печатей. Трубки тут же распечатали, и из них выпали пергаментные свитки. Как оказалось, они были спрятаны здесь около 1790 года аббатом Антуаном Бигу, предшественником Соньера, и содержали в себе текст, написанный латинскими буквами, и изображения трёх генеалогических древ.
Текст, на первый взгляд, казался бессмысленным, и только очень внимательный читатель мог заметить, что одни буквы в тексте чуть выше других. Если читать их подряд, то выходило довольно связное послание: «A DAGOBERT II ROI ET A SION EST CE TRESOR ET IL EST LA MORT» («Это сокровище принадлежит королю Дагоберту и Сиону, и оно — смерть»). Кроме этой фразы, в тексте значились какие-то цифры.
Слухи о странной находке взбудоражили маленькое селение. На совет мэра сдать найденные древности в муниципальный архив Соньер ответил, что лучше продать эту диковинку за кругленькую сумму, например Парижу. Туда муниципалитет и отрядил предприимчивого кюре, оплатив ему все расходы.
Прибыв в Париж, Беранже Соньер отправился к руководителю семинарии в Сен-Сюльписе аббату Бьелю, специалисту в области лингвистики, тайнописи и палеографии. Парижский свет знал его также как не последнего человека в эзотерических группах, сектах и тайных обществах, занимавшихся оккультизмом. Кюре провёл в столице три недели, во время которых посетил Лувр и заказал копии трёх картин: «Аркадские пастухи» Пуссена, «Святой Антоний-отшельник» кисти Тенирса и портрет папы Целестина V неизвестного художника. Довольно странный набор!
По неизвестной причине Бьель не вернул Соньеру древние манускрипты (впрочем, кюре на всякий случай их скопировал). В Каркассоне Соньер навестил епископа и после разговора с ним получил «за труды» 2000 франков, которые позволили ему расплатиться с муниципалитетом и продолжить реставрационные работы. Вскоре он извлёк из земли интересную резную плиту, относящуюся к VII–VIII векам и, возможно, закрывавшую вход в старинный склеп. А дальше начали происходить и вовсе странные вещи: на местном кладбище кюре нашёл могилу маркизы Марии д’Отпуль де Бланшфор, скончавшейся около 100 лет назад. На её надгробном камне была вырезана… точная копия послания, содержавшегося в одном из найденных свитков! И Соньер… уничтожает эту надпись (не зная, впрочем, что она незадолго до этого была скопирована членами археологической экспедиции из числа местных любителей истории).
В сопровождении верной Мари Денарно Соньер обошёл окрестности в поисках других надгробных камней. Каких именно — знал только он. А ещё сельский кюре вступил в активную переписку со всей Европой; затем начал какие-то неясные дела с различными банками и, наконец, инкогнито начал выезжать в путешествия, не разглашая своих маршрутов, после чего на имя Мари Денарно вдруг стали поступать крупные денежные переводы из разных стран…
Дальше — больше. Кюре вдруг совершает какие-то необъяснимые траты, которые, как окажется после его смерти, исчислялись миллионами франков! То, что у священника и его подруги завелись немалые деньги, Соньер объяснял просто: наследство. Но никто в округе в него не поверил: уж больно подозрительны были те подарки, которые он раздавал своим друзьям. Так, одному достался старинный кубок тончайшей работы, другому — драгоценное собрание монет VI–VII веков.
По деревне ходили слухи, что Соньер нашёл клад пастуха Игнаса Пари. Историю этого пастуха знал каждый мальчишка в округе. Местная легенда рассказывала, что в 1645 году тот возвратился домой с карманами, полными золотых монет. Объяснил он свою находку так: разыскивая заблудившуюся овцу, набрёл в горах на пещеру, внутри которой и обнаружил сундуки, ломившиеся от сокровищ. Отвести односельчан к этой пещере пастух отказался, и те, сочтя Игнаса лгуном, просто повесили его как вора.
Соньер щедро делился своим богатством: часть его денег была направлена на благоустройство деревни (строительство дороги, водопровод) и материальную помощь её наиболее бедным жителям. А вот что касается церкви, то над её портиком была выгравирована надпись на латинском языке: «TERRIBILIS EST LOCUS ISTE» («Ужасно это место»), а сама церковь полностью перестроена. По завершении основных работ кюре Соньер пригласил группу искусных резчиков по камню и художников, чтобы они занялись внутренним убранством храма. Соньер лично следил за воплощением всех своих планов в жизнь, сам составлял тексты надписей, трижды заставлял мастеров переписывать сцену распятия. Одна эта роспись обошлась ему в 11 000 франков!
Все работы были завершены в 1897 году, и одному Богу известно, почему церковь всё-таки была освящена епископом Каркассонским Бийаром: результат «ремонта», мягко говоря, удивлял. Судите сами: стоило войти внутрь храма, как у посетителя тотчас возникала какая-то непонятная тревога. Кропильницу у входа поддерживал донельзя безобразный бесёнок, а когда глаза привыкали в полумраку, то можно было различить уже целую толпу невообразимо уродливых созданий, гримасничающих, словно клоуны, застывших в непристойных позах, раскрашенных в яркие цвета и уставившихся на гостей ужасными стеклянными глазами. Непонятно почему, но в храме было множество надписей на иврите.
Между тем кюре продолжал пускать деньги на ветер. Возвёл, например, на вершине горы трёхэтажную зубчатую башню, которую нарёк башней Магдалины. Он лично следил за тем, как она будет сориентирована, и требовал от строителей буквально математической точности. На другом конце своих владений Соньер построил огромную виллу, назвав её Вифанией в честь библейского селения; затем обустроил здесь прекрасную оранжерею и разбил чудесный парк с водоёмом. Кюре кидал деньги направо и налево, покупая редкие китайские вещи, дорогие ткани, античные мраморы, собрал великолепную библиотеку. Он даже устраивал банкеты для прихожан, делал им дорогие подарки. Высшие церковные власти закрывали на всё это глаза, но после смерти епископа Бийара новый епископ Каркассона потребовал от Соньера объяснений. Он отстранил кюре от должности и выдвинул против него ряд обвинений. Однако неожиданно за Соньера заступился кто-то в Ватикане, куда Соньер подал апелляцию в свою защиту.
17 января 1917 года с Соньером случился удар. К нему пригласили священника из соседнего прихода. Тот заперся в комнате с больным, и после исповеди вышел оттуда, как свидетельствуют очевидцы, в большом смятении. По его словам, он отказал умирающему в последнем причастии, так что Соньер умер, так и не получив отпущения грехов.
В своём завещании Соньер объявил, что у него за душой нет и сантима. Однако его верная Мари продолжала жить на вилле хозяина вплоть до 1946 года, ни в чём не нуждаясь, и только обмен купюр, проведённый по приказу правительства Рамадье, разорил бывшую служанку. Целый день она жгла у себя в саду множество толстенных пачек обесценившихся бумажек. В 1953 году с ней, как и с Беранже Соньером, случился удар, и вскоре она умерла, унеся свою тайну в могилу. Впрочем, кое о чём она всё-таки проболталась своему близкому другу Ноэлю Корбю. По её словам, старинный пергамент, найденный под алтарём, содержал зашифрованные сведения о местонахождении огромного клада, а ключом к тайне явилась картина Пуссена «Аркадские пастухи» (её копию и приобрёл Соньер во время поездки в Париж).
На картине изображены трое пастухов и пастушка, которые, окружив старинную могилу, созерцают на ней надпись: «ETINARCADIAEGO» а на заднем плане изображён какой-то безликий горный пейзаж, якобы выдуманный художником. В 1970 году в десяти километрах от Ренн-ле-Шато, у деревни Арк, была найдена могила, совершенно идентичная той, которую рассматривали пастухи на картине: форма, размеры, расположение, растительность вокруг, даже кусок скалы, на которую опирается ногой один из пастухов, — всё совпадало. Когда могилу вскрыли, она оказалась пустой.
Несомненно, что Соньер нашёл какое-то сокровище, но оно не объясняет ни особого интереса церкви к этому делу, ни снисходительности Ватикана по отношению к непослушному священнику, ни негласного разрешения на строительство странной церкви, ни отказа в последнем причастии. А может быть, богатство Соньера имеет другой источник — нематериальный? Может быть, оно является неким таинственным знанием, и в данной случае одно обменивается на другое: богатство на знание, и первое является платой за второе?
Что за сокровища могли попасть в руки Соньера? Согласно одной версии, эти богатства принадлежали вестготским королям. Разграбив Рим, они вывезли оттуда несметную добычу. Когда на них напали франки, вестготы спрятали награбленное, но так никогда и не вернулись за сокровищами. Другая версия гласит, что клад, напротив, принадлежал франкским королям, которые заняли место вестготов. По третьей версии, во время крестьянского восстания 1250 года королева Бланш спрятала близ Ренн-ле-Шато фамильные драгоценности и золото, а сама вместе с семьёй бежала в Испанию.
В 1956 году Рене Декадейа, хранитель библиотеки Каркассона, с несколькими энтузиастами предприняли раскопки в церкви Ренн-ле-Шато перед главным алтарём, где нашли немало любопытного. Например, череп мужчины с ритуальной зарубкой, а в саду дома Соньера — скелеты трёх мужчин со следами огнестрельных ранений. В 1960 году специальная комиссия из Парижа предприняла в храме новые раскопки. Что они нашли — осталось в тайне.
